«Чем только люди не занимаются…» – подумал Леша. А Даша спросила:

– Скажите, пожалуйста, а почему вы собираете только пробки? Без графинов?

Евсей Федотыч опять уронил и поймал очки и значительно поднял палец.

– О! Серьезный вопрос! Но его задают люди, не знакомые с глубиной проблемы… Причин тут много. Прежде всего дело в том, что графины недолговечны. Они часто бьются, а пробки после этого владельцы выбрасывают. Тут-то они (пробки, а не владельцы, естественно) и попадают к коллекционерам. Это первое. А второе – то, что графин и пробка лишь на первый взгляд одно целое. На самом деле это разные вещи. Пробка – отдельное произведение искусства. Графин может быть самым простым, а в пробку мастер вкладывает душу. Вот, например. – Он взял с полки прозрачный шарик со стерженьком. – Видите?

Леша и Даша присмотрелись и восхищенно засопели. Внутри шарика искрился парусами крошечный стеклянный кораблик.

– А вот, извольте взглянуть…

Это была пробка-чертик. Веселый такой бесенок с черными глазками и рубиновыми рожками.

– Или вот… – На стеклянном кубике виднелась матовая письменная вязь. – Здесь, если приглядеться, стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «Что смолкнул веселия глас…»

Потом Евсей Федотыч продемонстрировал еще стеклянного рыцаря, крошечный хрустальный глобус и прозрачную головку в турецкой чалме…

Леша и Даша мигали от удивления.

– Но, если смотреть глубже, дело не только в изящных и хитрых формах. Есть еще одна сторона данного вопроса. Для меня она имеет первостепенное значение. Я пишу сейчас об этом большую научную статью «Внутренние свойства графинных пробок»…

– А разве… такие бывают? – нерешительно спросила Даша.

– Представьте себе! Ведь за каждую пробку много-много раз берутся человеческие руки. Не правда ли? А у человеческих пальцев и ладоней есть способность передавать свойства своего хозяина предметам, которых они часто касаются. А эти предметы, в свою очередь, могут переносить данные свойства на других людей… Я открыл, что графинная пробка – великолепный аккумулятор человеческих способностей, характеров и талантов… Я понятно выражаюсь?

– Вполне, – учтиво сказал Леша.

– Конечно, если хозяин графина был человеком скучным и неинтересным, то и в пробке ничего не останется. А если графин принадлежал скандалисту или жулику, то и заразиться недолго… Но представьте себе, что пробка жила в графине, из которого пил когда-то знаменитый музыкант! Вы подержите ее в руках и… ну, может быть, вы не станете вторым Моцартом, но понимать музыку будете гораздо лучше… Или, скажем, пробка из графина талантливого математика…

– Или художника! – шумно подскочил Леша.

Евсей Федотыч вздрогнул, опять подхватил очки и торопливо закивал.

Даша сказала маминым тоном:

– Как не стыдно перебивать… Евсей Федотыч, у вас нет пробки, которая раньше была у вежливого и воспитанного мальчика? Н е к о т о р ы м было бы очень полезно подержать ее в руках…

Лешу это задело.

– А нет ли у вас пробки, которая была у девочки, которая никогда не лезла в воспитательницы? Н е к о т о р ы м она тоже очень бы пригодилась…

Евсей Федотыч засмеялся.

– Вероятно, есть, но сразу не отыскать. Зато я могу вам на деле показать чудодейственные свойства пробки от графина, который в давнее время принадлежал китайскому целителю Бун-Дун-Чуну. Одну минуту…

Евсей Федотыч засеменил в своих шлепанцах к двери и скоро вернулся. Пробка оказалась простым стеклянным цилиндриком, даже никакого иероглифа на ней не было.

– Неприметная на вид, да. Но… Вот у вас, молодой человек, я вижу под глазом синяк. А сейчас его не будет…

– Где синяк? – забеспокоился Леша. Даша пригляделась.

– Лешка, правда! Под левым глазом…

– Судя по всему, вы недавно дрались, – торжественно произнес Евсей Федотыч.

– Что вы, он не дрался! Он вообще никогда не дерется!

Леше это не понравилось. Получалось, что он тихоня из тихонь!

– Неправда! Я в мае дрался, в школе, когда Мишка Тузыкин стал дразниться! У меня даже запись в дневнике есть!

– Подумаешь, запись! Это тебе ваша Леонковалла Меркурьевна из вредности написала. А драки вовсе и не было. Мишка полез, а ты и стукнуть-то его побоялся… Евсей Федотыч, он всегда боится другим больно сделать. Даже из своей рогатки ни разу ни в одного воробья не выстрелил, только аптечные пузырьки расшибает…

Даша думала, что хвалит брата: вот какой он добрый. А ему показалось, что в этих словах он выглядит как трусишка.

– Ничего я не боюсь! Глупая какая…

– Н и ч е г о не боишься? – сменила тон Даша. Потому что обиделась. – А кто пищал при ангине, когда медсестра с уколом приходила?

– Это потому, что я был ослабевший от температуры!.. Зато я не пищу один в темноте, как н е к о т о р ы е. И щекотки не боюсь. А н е к о т о р ы е верещат, когда издалека покажешь, как пальцы шевелятся…

– Дорогие гости! – повысил голос Евсей Федотыч. – Мы отвлеклись от главного вопроса. Неважно, дрался уважаемый пациент или нет. Главное, что синяк, так сказать, налицо. И сейчас мы его уберем, да-с… Позвольте… – Он взял Лешу за подбородок и потер у него под глазом холодным стеклом. – Гм… Странно… Что это с ней? Потеряла свои свойства от старости?

И Леша понял, что синяк не убирается.

Даша пригляделась опять.

– Евсей Федотыч, да это не синяк! Это когда машина проезжала, ему брызнуло на лице грязной водой… – Она деловито помусолила палец. – Дай-ка… Ну вот и все. Никакого синяка…

– Жаль, – огорчился Евсей Федотыч. – Так мне и не придется продемонстрировать целительные свойства пробки Бун-Дун-Чуна.

– Но ведь у Леши есть и настоящие синяки! Вот хотя бы на ноге.

– Ага! Пожалуйста… – Леша потер ногу пониже коленки.

– Да? Ну-ка, попробуем… Почему-то и здесь не получается. Что за напасть!.. Год назад я сводил здоровенную шишку со лба своего внучатого племянника, и все было великолепно… Неужели пробки стареют, как люди? Или этот ваш синяк тоже не настоящий?

– Вполне настоящий, – слегка обиделся Леша. – Я вчера этим местом за ящик зацепился.

– Позвольте еще… Гм… Не могу понять…

Леше стало жаль старичка. Он сморщил лоб и потом что-то прошептал себе под нос.

– Ура! – воскликнул Евсей Федотыч. – Исчез! Без всякого следа! Что я говорил!

– Замечательно! – обрадовалась Даша.

– Спасибо, – сказал Леша. И почему-то вздохнул.

Потом Евсей Федотыч показывал гостям свою коллекцию. Рядом с кабинетом была комната, где многочисленные полки оказались заставлены плоскими коробками. В них – каждая в отдельной ячейке – хранились пробки самых удивительных форм. По сто штук в коробке. Все, конечно, не пересмотришь…

А та стена, что напротив окон, блестела, словно усыпанная тысячами алмазов, хотя день был пасмурный. На ней пробки были воткнуты плотно друг к другу в специальные гнезда. Как электролампочки в патроны. А между ними прятались настоящие лампочки. Разноцветные! Евсей Федотыч щелкнул выключателем, волны цветного света побежали по узорчатым стеклянным головкам, заиграла переливчатая музыка. И каждая пробка засверкала, как драгоценный камень.

Леша и Даша охнули от восхищения.

– Про эту мою стену писали даже в «Вечернем Хребтовске», – похвалился Евсей Федотыч (и опять поймал очки). – Статья называлась «Пещера Аладдина»…

– И правда как сокровище, – прошептала Даша.

На сверкающей стене было лишь одно темное пятно: у самого потолка выделялся черный квадрат. Окошечко, или, вернее, отдушина, заделанная тонкой решеткой.

– А это что такое? Зачем? – Леша показал на отдушину

– Это… Да так, ерунда. Вентиляция. Дом у нас старинный, стены толстые, в них проходят каналы для проветривания, а это один из выходов. Надо бы заделать, да санитарные правила не позволяют… – Евсей Федотыч почему-то заметно поскучнел. Погасил лампочки. И Леша с Дашей поняли, что пора прощаться.

Когда шлепали под дождем обратно, Леша задумчиво проговорил:

– Непонятно, почему Евсей Федотыч вдруг сделался такой… будто расстроился из-за чего-то…